Рейтинг@Mail.ru

СТИХ 32, ГОЛОС БАЙАНАЯ

А-аа! Хаа-хаа!

А-аа! Хаа-хаа!

А можешь ты в беге тягаться со мной?

А можешь в прыжках состязаться со мной?

Ох, помолчи!

Ох, не смеши!..

Чей младенец сюда забрел?

Чего он наговорил?

Обещает отблагодарить,

Обещает он отдарить –

Кого?

Меня самого?

Это кто прокричал

На весь перевал

Громкое, славное имя мое?

Ну что ж,

Ну что ж!

Может быть, я стрелой полечу,

Скачками огромными поскачу

В потаенные чащи мои,

Может быть,

Всполошу, взгоношу

Отдаленные пущи мои,

С верховий речных,

Из урочищ лесных –

Захочу – подыму, пригоню

И мелкую дичь,

И крупную дичь...

 

Знай, это сам я –

Баай Байанай –

Беспримерную удачу дарю,

Кого захочу, того одарю.

А-аа! Хаа-хаа!

А-аа! Хаа-хаа!

Ну вот –

Сколько дичи – смотри!

Иди –добычу бери...

Столько дам тебе,

Сколько ты в силах поднять,

Сколько до? дому донесешь...

А ты мне подарки сулил,

Насмешил меня,

Развеселил! –

Так хвастливо ответил

Смешливый старик

Эндэлюкю Бекенэй,

Веселый хозяин лесной,

Прославленный Баай Байанай;

И ушел,

Перепрыгнув дремучий урман,

Только выше хвойных вершин

Промелькнула шапка его...

 

Осмотрелся вокруг

Нюргун Боотур

И видит – огромный лось,

Выйдя из чащи,

Встал перед ним,

Глазами землистыми поглядел,

Переносицей горбатой повел,

Фыркая и сердясь,

Грузные наклоняя рога;

Дыбом на холке его

Волосы поднялись.

Понял Нюргун Боотур –

Зверь его вызывает на бой;

Взревел богатырь,

Как свирепый бык,

Прямо на лося

Прянул он,

Ударил зверя по голове,

Ударил со всею силой своей

Каменным кулаком.

Череп лося,

Как гриб-дождевик,

Рассыпался под ударом его;

От размаха могучего своего

Поскользнулся сам Нюргун Боотур,

Без опоры оставшись, упал

На огромную каменную скалу,

Где вековые деревья росли.

Деревья в паденьи своем сломал,

Скалу, как дресву, раздавил...

Сильно перепугался он,

На ноги быстро поднялся он,

Огляделся вокруг себя –

Лось невиданной величины

Недвижимо лежал на земле,

Не было у него головы,

Голову снес богатырь кулаком.

 

[image]

 

Видя первую победу свою –

Силы своей торжество,

Радостно юноша закричал,

За ноги задние лося схватил,

Волоком за собой потащил.

Быстро с добычей вернулся он

К жилью своему –

На обширный двор,

К дому серебряному своему,

К дымному очагу...

 

Темную тяжелую дверь,

Которую семьдесят семь человек,

Напирая плечами семь дней и ночей,

Растопырив ноги, кряхтя,

Не смогли бы приотворить,

Чтобы палку в щель пропихнуть,

Эту грузную тяжкую дверь

Настежь Нюргун распахнул;

Дверь открылась, весело хохоча,

Доска, на которой он

Добычу хотел рубить,

Пробренчала: – Иду, иду! –

И, плавно кружась, прилетела сама.

Порожденный илбисом самим,

Подпрыгивая на топорище своем,

Широкий топор прибежал,

Кованный из тридцати слоев

Чародейных сплавов стальных;

Маленький острый нож

Сам, подпрыгивая, прискакал,

Шкуру начал с лося сдирать.

 

Стремительный Нюргун Боотур

Посмотрел на свою сестру,

Оглядел ее с головы до ног, –

Одета красиво была она

В драгоценные собольи меха;

Столько было на ней куниц,

Сколько выдержать бедра могли,

Столько сверкающих серебром

Камчатских морских бобров,

Сколько подымала спина.

Поглядел на брата младшего он –

Тот сидел, сверкая белой броней

Из трех пластов серебра;

Ровдужная одежда на нем

Была соболями опушена,

Красной кожи его сапоги

Были шиты узором цветным.

А потом на себя поглядел Нюргун –

И стало стыдно ему:

– Ох, и трудно же будет мне

Нагишом по далеким странам ходить! –

 

Одеться он захотел,

Шкуру с лося проворно снял;

Еще мокрую, шкуру добычи своей

На колени себе расстелил;

Шкуру передних ног

На руки себе натянул;

Шкуру, снятую с задних ног,

На ноги напялил себе

И порадовался – он решил,

Что одежда его хороша.

 

Огромную, о трех обручах,

Корчагу он в руки взял.

Так была корчага та велика,

Что едва входили ее бока

В устье широкого камелька.

От изобильной влаги земной

Чистой водой ключевой

Наполнил корчагу он,

Гору мяса в нее навалил,

На огонь поставил варить.

Только варева духом густым

Наполнился трапезный покой,

За шестиногий стол-сандалы

Сел проворно Нюргун Боотур,

Руки по столу распластал.

 

Деревянная миска, с полки слетев,

Подпрыгивая и кружась,

Сама примчалась на стол.

Широкое блюдо само собой

Явилось за мискою вслед;

Наполненный кумысом чорон,

Не расплескиваясь, пришел;

Деревянные ложки, сами собой

По воздуху прилетев,

Стукнулись о доску стола,

На месте смирно легли.

Острый ножичек, тонко звеня,

И золотые вилки за ним

Явились на стол.

Вилка сама из корчаги большой

Мясо вытащила

На широкий поднос...

Трое сели за шестиногий стол,

Но, как будто триста было гостей,

Перебрасываясь словами, они

Стали весело пировать,

Пить кумыс, смеяться, шутить.

Старший брат Нюргун Боотур

Мяса толстые ломти брал;

Он руками горячее мясо брал,

Проворно его пожирал.

Клал он в рот огромные мяса куски,

Величиною с кошму,

Он глотал огромные мяса куски,

Шириною в конский потник,

В рот он горячее мясо кидал

С правого края губ,

Кости выплевывал изо рта

С левого края губ.

Насытился, взял высокий чорон,

Весело поднял его

И в свою разверстую пасть,

В широкое горло свое

Опрокинул пенный кумыс.

Много съел, много выпил он,

Встал из-за стола своего,

Дверь широкую распахнул, –

Раскрываясь,

Громко смеялась дверь...

 

Вышел из дому Нюргун Боотур,

Стал посреди двора,

Зорко, внимательно все вокруг

Глазами круглыми оглядел, –

Что же увидел он?

Обещанный от рожденья ему,

Вещий Вороной его,

На грани белых небес

Стоя рожденный конь,

Привязанный за ременный чембур

К медному коновязи столбу,

На котором сидел орел,

Нюргун Боотуру предстал.

 

Так привязали коня,

Что кверху голову он задирал,

Сердито фыркал и ржал,

Копытами каменными четырьмя

В нетерпеньи о землю бил;

Косматая грива коня

Взлохматилась на ветру;

Хвост, как лодка,

Летящая в быстрине,

Пластался во всю длину,

Сыпал синими искрами

Черный хвост;

Конь то ногами перебирал,

То на дыбы вставал.

 

Волосы на загривке его,

В три маховых сажени длиной,

Копьями поднялись;

Смоляная грива его,

Длиной в семь размахов рук,

Играла серным огнем;

Черный волос на крупе коня,

Растущий в три ряда,

Взъерошился

И шипел

Вспышками голубого огня;

Широкие белые уши его,

Похожие на носки

Походных тунгусских лыж,

Настороженно торчали вверх,

Как боевые ножи.

Крупные, круглые мышцы коня

Перекатывались

Под кожей тугой.

Зубчатая белая полоса

Тянулась вдоль хребта,

Будто вырвал когтями

Небесный орел

Эту полосу у него.

Гулко трескучие ноздри коня

Трепетали...

Бронзовые удила

Сверкали, как солнечный луч;

В золоте оголовье коня,

Шелковые поводья на нем

Девятисаженной длины;

Словно облако, под седлом, потни?к,

А бока широкого чепрака,

Как закатные облака;

Плотно сидит на спине

Ладное крутое седло;

Перистой тучей поверх потника

Летучий брошен ковер;

Как двенадцать радуг,

Двенадцать подпруг

Пестрым шитьем горят;

Чеканные, по бокам

Стремена стальные висят.

Так рвался конь,

Что тугая узда

Едва удерживала его.

Боками широкими поводя,

Огненным оком кося,

У коновязи бился, дрожал

Кюн Дьэсегея

Конь дорогой...

Обрадовался богатырь,

Видя такого коня,

Долго им любовался он;

Потом подошел,

От столба отвязал,

Поводья шелковые ухватил;

Как орел небесный,

Прянул в седло,

Заскрипевшее звучно под ним,

Крепко сел

На широком седле.

Жаждой пространств

Обуянный конь,

У коновязи

Застоявшийся конь

Продолжительно,

Звонко заржал;

Как поющая на лету стрела,

Спущенная с тетивы,

С места рванулся,

Вдаль поскакал.

 

[image]

 

Словно крылья гоголя по весне,

Ветер в ушах Нюргуна свистел.

Дивный конь

Широкой грудью своей,

Твердой, бронзовой грудью своей

Рассекал налетающий вихрь.

От ударов его копыт

Искры сыпались из кремня,

Грива черная на ветру

Клубилась тучею грозовой,

Кромсаемой молниями в высоте,

Пласталась, как темный дым;

Хвост, как длинная лодка

В быстрой реке,

Метался, бился, шипел,

Вспыхивая серным огнем,

Рассыпая синие искры окрест.

 

Этот конь,

Воспеваемый в олонхо,

Прославляемый далеко,

Поистине был могуч.

На грани летящих белых небес

Стоя рожденный

Конь Вороной

С юношей седоком на спине

В бескрайнюю ширь,

В непомерную высь

Торжествующего неба взлетев,

Ровно тридцать три

Ревущих дня,

Тридцать три

Вопящих ночи подряд,

Не отдыхая, скакал.

 

Мчался ввысь,

Устремлялся вниз –

На вершине плешивых гор;

Напрягая мышцы свои,

Ударяя копытами о скалу,

Опять в высоту взлетал;

По беспредельным степям

Широким наметом шел,

По перевалам крутым

Тропотой пробегал,

Топотал.

То он в высоту поднимался, кружа,

Тонко от нетерпения ржа,

То, словно четыре грома с небес,

С грохотом на землю ниспадал,

По?верху, по?низу он летел,

Днем и ночью неутомимо скакал.

 

Слетая с колен коня,

Восемь вихрей клубилось, гудя;

Хватаясь за гриву коня,

Семь безумных илбисов

Билось, вопя,

Под чугунной грудью коня

Серные мелькали огни...

 

Мерзлые деревья по следу его,

Поваленные скоком его,

Как шаманы тунгусские, под горой

Камлавшие, волосы растрепав,

Крутились по девять дней и ночей;

Сухие деревья в тайге,

Обрушенные копытом коня,

Прыгали и крутились за ним

Шесть дней и ночей подряд,

Словно Илбис Кыыса,

Хлопая в ладоши, вопя,

Прыгающая

В помраченьи ума...

 

Древние дерева,

Рухнувшие в тайге

От ударов его копыт,

Толпой голосящих старух

Выли, вопили вослед.

Конь летел могучей стрелой,

Пламенел

Падучей звездой;

Лишь на тридцать четвертый день

Понемногу сбавляя бег,

Стал среди равнины степной;

Всей глубокой утробой своей

Громко, радостно он заржал,

Горой в долине нагромоздил

Горячий, железный кал,

Широкую балку меж двух холмов

Потоком мочи затопил;

По воле всадника своего

Иноходью пошел не спеша,

Ровно, легко дыша.

А юноша Нюргун Боотур –

Как сел он,

Так и сидел в седле.

Только, – после скачки такой,

Не жужжал, не гудел

Осол Уола;

Над макушкой его головы

Не вопила в уши ему

Неистовая Илбис Кыыса,

Не били ему в лицо

Восемь гремящих вихрей степных,

Семь спутников безумных ее...

Семь илбисов – утихли,

Прочь отошли.

Юноша Нюргун Боотур,

Горделиво сидя в седле,

Сдвинул брови,

Прищурил глаза,

Осмотрелся по сторонам,

Сам на себя поглядел

И в удивленьи увидел он,

Что от шкуры лося,

Убитого им,

От самодельной одежды его

Не осталось на нем ни клочка;

Все сорвано ветром

В скачке лихой,

Остался он голым, как был...

 

Вот и вспомнил Нюргун Боотур

Обычай древних времен:

Прежде исполин-богатырь,

Вступив на грань трех миров,

Трех своих родичей-кузнецов

Просил изготовить ему

Несокрушимый трехслойный щит,

Четырехслойную

Кольчугу-броню,

Чтоб от вражеских топоров

Крепкая защита была.

Охваченный мыслью своей,

Подъехал Нюргун Боотур

К дому обширному своему,

К коновязи с медным столбом,

Где сидел, клекотал

Небесный орел.

Вошел он –

Старший брат-тойон –

С восьмихвостым

Священным ремнем в руке

В широкую дверь,

В просторный покой;

Младшему брату,

Младшей сестре

Сказал такие слова.